Демограф: пособия на первого ребенка повлияют только на календарь рождений

Перезагрузка отечественной политики демографического развития, которую анонсировал на прошлой неделе президент России Владимир Путин, вызвала самое живое обсуждение в обществе. О том, можно ли предложенными мерами подстегнуть рождаемость и не допустить снижения численности населения России, рассказал эксперт в области демографии, кандидат экономических наук, заместитель директора Института демографии ВШЭ Сергей Захаров.

– Сергей Владимирович, идет ли сейчас снижение численности населения страны?

Да, такая проблема существует, причем тенденция к снижению численности населения будет ускоряться. За 2017 год естественного прироста населения уже нет, и в последующие годы за счет падения числа рождений эта ситуация будет только усугубляться. Уже очевидно, что в 2018 году не получится достичь того коэффициента суммарной рождаемости, который был указан в «майском указе» президента – 1,753 рождений на одну женщину к возрасту 50 лет. Практически никаких шансов на это нет. Формирование семей притормозилось: после достижения максимального значения 1,78 в 2015 году показатель снизился в 2016 году, а в 2017 было уже резкое падение – по результатам года ожидается 1,6. Но главный фактор, определяющий число рождений – это малочисленность тех людей, которые будут вступать в брак и рожать детей в ближайшие годы.

– Почему это происходит?

Это процесс объективный, начавшийся много десятилетий назад, как эхо Второй мировой войны. Сначала в годы войны детей родилось меньше, чем во все предыдущие годы, потом, поскольку их самих было мало, в поколении их детей также оказалось меньше. И так далее. Сейчас это демографическое эхо войны снова продолжает доходить до нас.

Это не ново, у нас была очень тяжелая ситуация в 60-е годы, потом в начале 90-х. Очередной виток только начинается, а развернется во всю силу в ближайшие годы. Даже если у поколения нынешних потенциальных родителей обнаружится относительное повышение интенсивности деторождения, то это ни в коем случае не скомпенсирует нехватку самих молодых родителей в их поколении.

– Что вообще влияет на рождаемость? Может ли ее подстегнуть соцподдержка?

Я больше 30 лет занимаюсь демографическими  исследованиями и с уверенностью могу сказать, что влиять на рождаемость таким способом – это сомнительная затея.

С 2007 года стали давать материнский капитал, и люди решили родить второго ребенка сразу же, чтобы получить обещанный капитал. При других обстоятельствах они, возможно, отложили бы рождение второго ребенка на несколько лет, а «капитал» спровоцировал их реализовать этот план раньше. У нас вообще после введения материнского капитала были самые короткие интервалы между первыми и вторыми детьми. Многие родители ускоренно реализовали свои желания в отношении деторождения. В итоге произошел «перегрев», и теперь интенсивность формирования семей пошла на спад. В ближайшие годы детей рождаться будет заметно меньше.

Тех же, кто изменил свои изначальные идеалы в пользу многодетности, очень мало. Почти никто не пересматривает свои взгляды и не рожает больше детей, чем было задумано перед тем, как вступить в брак. У нас в обществе практически не произошло никаких изменений во взглядах на то, как должна выглядеть идеальная семья, и на желаемое количество детей. Взгляды на этот вопрос вообще мало изменились за последние 50 лет.

Есть еще одна явно настораживающая тенденция: введение разного рода льгот стимулирует рождаемость в тех социальных группах, которые более отзывчиво реагируют на денежные вливания. Это семьи малообеспеченные, низкообразованные, а также из определенных этнических групп, в которых семейный уклад ближе к традиционному: женщины в таких семьях не работают, сидят дома, рожают больше детей, и если им будут еще платить за это, то они будут вполне довольны.

– Высокая рождаемость обычно встречается в странах с низким уровнем жизни. Можем ли мы гордиться нашим низким уровнем рождаемости как показателем высокого уровня жизни?

Отчасти это так. Конечно у нас ситуация куда лучше, чем, скажем, в Африке или в некоторых странах Латинской Америки. Росси – страна европейской культуры. И, кстати, уровень рождаемости у нас не столь уж низкий. Он у нас, конечно, ниже, чем в Новой Зеландии, Австралии или США, но мы находимся по рождаемости в коридоре, характерном для развитых стран, на среднем европейском уровне. По большому счету, с точки зрения уровня рождаемости тут нет специфической российской проблемы.

Проблема, скорее, в том, что у нас по сравнению с развитыми странами очень высокий уровень смертности, низкая продолжительность жизни и низкий миграционный прирост. Поэтому численность населения сокращается.

Для той огромной территории, которой мы располагаем, населения не хватает. Его не хватает даже на то, чтобы поддерживать освоенность территорий на прежнем уровне. Малые города, деревни пустеют, и возрождать их некому. Вот в чем проблема. И ее надо решать комплексно, а не только с помощью регулирования рождаемости.

Все, что происходит сейчас, это давно предсказанная демографами ситуация. Мы постоянно говорим об этом, публикуем прогнозы. Но в России очень часто обращают внимание не на те проблемы, которые заслуживают первоочередного внимания. 

– Значит стимулировать рождаемость вообще не целесообразно?

У нас столько детей в семьях, сколько люди изначально хотят иметь. Более того, мы имеем ту рождаемость, которую заслуживаем, исходя из нашей истории, культуры, уровня жизни, приоритетов и так далее.

Есть опыт родителей, и мы обычно не уходим слишком далеко от их демографического поведения. Мы также впитываем поведенческие практики других семей, с которыми соприкасаемся в процессе роста и социализации. Все это формирует у нас представление о границах нормы, которые не слишком широки. Та модель семьи, которую мы имеем, вписана в наш базовый культурный контекст.  Наша система ценностей и система жизни была выстроена под идеальную двухдетную семью, которую разделяет практически все общество. Это цель подавляющего большинства семей и в нашей стране, и во всем развитом мире.

Чтобы ее изменить, надо изменить всю систему ценностей, всю структуру экономики и многое другое. Если мы хотим, чтобы у нас было больше семей с тремя детьми, нам надо перестать строить в основном малогабаритные квартиры и производить автомобили, в которые третьего ребенка не посадишь. Надо переориентироваться на четырех– и пятикомнатные квартиры и семиместные минивэны, причем добиться, чтобы все это стало доступным. Соглашусь, что это утопия на ближайшую перспективу. Но повысить рождаемость, чтобы семья в среднем стала многодетной, как приходиться иногда слышать с высоких трибун – еще большая утопия.

– Так что же, вся планируемая система поддержки семьи не нужна?

Нет, не так. Политика поддержки семьи, конечно же, нужна, но для другого: чтобы все дети имели равные стартовые возможности, чтобы среди них не было голодных, чтобы все имели доступ к нормальному образованию и здравоохранению. Вот на что эта политика государства действительно должна быть ориентирована.

А к демографии вся эта помощь действительно имеет весьма слабое отношение.

Сейчас в определенных кругах политиков, влияющих на принятие решений государственной важности, бытует точка зрения о том, что все можно решить деньгами: и международные, и социально-экономические, и даже демографические проблемы.

Между тем, в развитых странах накоплен в области семейной политики огромный опыт, который очень плохо у нас осмыслен и обобщен. А там есть многое, что может оказаться более действенным.

– Более действенным, чем финансовые вливания?

Да, международный опыт показывает, что гораздо важнее проводить не финансово-монетаристскую поддержку семьи, а поддержку в совсем других формах. Например, повышать качество и доступность детских садов, ясель, школ. Выравнивать стартовые возможности для всех детей, вне зависимости от социального статуса их родителей. Поэтому во Франции и Швеции практически нет частных школ, зато 75% детей проходят через ясли и 95% – через детские сады. Это делается в том числе и для того, чтобы мамы и папы могли работать.

Сейчас общемировая практика показывает, что нельзя сажать семью на один доход. Иначе любая потеря единственного кормильца, будь то его болезнь, или, скажем, развод родителей, приводит к тому, что вся семья погружается в тяжелейший кризис. В случае, если оба родителя работают, такого не происходит.

Но если сажать семью на пособия, как у нас делается, это обрушает всю систему трудовых доходов и здоровых стимулов к труду. Зачем работать и напрягаться, если и так можно получить эти деньги? Это тупиковый путь.

Единственно здоровый путь поддержки – это создавать условия для занятости и мамы, и папы, чтобы они как можно меньше выпадали из трудового процесса в той профессии, в которой они реализовывали себя до появления детей. Именно это гарантирует минимальное падение их доходов в момент рождения ребенка и лучшие условия для здоровых отношений семьи и общества.

– Но ведь  в европейских странах тоже существуют пособия на детей.

Да, политика пособий есть и в европейских государствах, но пособия выплачиваются, во-первых, зачастую, вне зависимости от дохода родителей (это деньги ребенку, а не довесок к доходу родителей) и каждый ребенок одинаково ценен. И во-вторых, совсем не на то, на что у нас. Это поддержка всестороннего развития детей вплоть до совершеннолетия, а не на стимулирование деторождения.

Конечно все дети должны у нас иметь прожиточный минимум, в этом нет никаких сомнений. Все развитые страны, называющие себя социальными государствами, уже достигли того, чтобы уровень жизни был относительно высоким, и гарантируют права всех детей на необходимый минимум благ и услуг.

Мы вроде бы стремимся к тому же, но у нас не та идеология. Увлекшись пронатализмом, то есть политикой поощрения рождаемости, мы раскачиваем модель рождаемости с точки зрения интервалов между детьми в семье и возраста, в котором женщины рожают. В эти игры играть нецелесообразно. Просто рождаемость будет в одни годы выше, а потом ниже. Надо выравнивать всю систему социальных гарантий, чтобы родители знали, что они не потеряют работу, а дети будут обеспечены образованием и услугами здравоохранения.

Татьяна Рублева