Вглядываясь в бездну: как американец Эдгар По изменил русскую литературу
20 апреля 1841 года в американском журнале Graham’s Ladies’ and Gentlemen’s Magazine был опубликован рассказ Эдгара По «Убийство на улице Морг», который принято считать первым детективом в истории литературы. Прошло немало времени, прежде чем его перевод появился в русской печати – в 1857 году журнал «Сын отечества» опубликовал рассказ под названием «Загадочное убийство». Фурора он не произвел, но в дальнейшем По оказал значительное влияние на русскую литературу.
Во многом это влияние было опосредованным – через французских символистов (Поля Верлена, Артюра Рембо и Стефана Малларме) и их предшественников, среди которых особо надо выделить автора «Цветов зла» Шарля Бодлера, ведь он перевел По на французский, проложив ему путь в Европу. В России наиболее всего По восприняло старшее поколение символистов: Брюсов, Бальмонт, Гиппиус с Мережковским, Сологуб. Они разглядели за детективным и романтическим фасадом исследование мрачных глубин человеческой психики, роднившее По с Достоевским, и считали его предтечей символизма. «Вестник Запредельного, глашатай глубин и носитель тайн, бессмертный Эдгар, взявший в своем мировом служении великую тяжесть необходимости явить нам, как может быть одинока душа Человека среди людей», – писал Бальмонт. Мы приведем несколько примеров русской прозы, в которых чувствуется влияние знаменитого американца.
Валерий Брюсов, «Теперь, когда я проснулся…»
Символисты ценили По и заимствовали у него образы, сюжеты, темы и идеи. Так, один из самых жутких рассказов в русской классике – «Теперь, когда я проснулся…» Брюсова – перекликается с «Береникой» Эдгара По. Повествование идет от лица героя рассказа – по сути маньяка, осмеливающегося воплощать мечты только в мире осознанных сновидений:
«Я создал себе наиболее подходящую обстановку для своих сновидений. То был обширный зал где-то глубоко под землей. Он был освещен красным огнем двух огромных печей. Стены, по-видимому, были железные. Пол каменный. Там были все обычные принадлежности пыток: дыба, кол, сидения с гвоздями, снаряды для вытягивания мускулов и для выматывания кишок, ножи, щипцы, бичи, пилы, раскаленные брусья и грабли. Когда счастливая судьба давала мне мою свободу, я почти всегда устремлялся тотчас в свое таинственное убежище. Усиленным напряжением желания я вводил в этот подземный покой кого хотел, иногда знакомых мне лиц, чаще – рожденных в воображении, обыкновенно девушек и юношей, беременных женщин, детей. Я тешился ими, как самый мощный из деспотов земли. С течением времени у меня возникли любимые типы жертв».
В конце концов, персонаж Брюсова жестоко убивает молодую жену, полагая, что все происходящее – сон. Главный герой в «Беренике» тоже в каком-то сомнамбулическом состоянии совершает зверство над своей женой. Вообще, Эдгар По называл «самым поэтичным сюжетом на земле» смерть прекрасной женщины, а Брюсов преклонялся перед По, считал его эстетическим идеалом и посвятил немало времени переводу и анализу его произведений.
Леонид Андреев, «Красный смех»
Андреева, родоначальника русского экспрессионизма, можно назвать одним из самых мрачных авторов в отечественной литературе. Вспомнить хотя бы «Рассказ о семи повешенных», повествующий о последних днях приговоренных к смертной казни; нашумевшую в свое время «Бездну» об изнасиловании женщины (напоминает один из моментов «Заводного апельсина» Берджеса); «В тумане» об убийстве проститутки. Андреев ценил По, его влияние прослеживается, например, в рассказе «Красный смех».
«Слушайте, – сказал доктор, глядя в сторону. – Вчера я видел: к нам пришел сумасшедший солдат. Неприятельский солдат. Он был раздет почти догола, избит, исцарапан и голоден, как животное; он весь зарос волосами, как заросли и мы все, и был похож на дикаря, на первобытного человека, на обезьяну. Он размахивал руками, кривлялся, пел и кричал и лез драться. Его накормили и выгнали назад – в поле. Куда же их девать? Дни и ночи оборванными, зловещими призраками бродят они по холмам взад, и вперед, и во всех направлениях, без дороги, без цели, без пристанища. Размахивают руками, хохочут, кричат и поют, и когда встречаются, то вступают в драку, а быть может, не видят друг друга и проходят мимо. Чем они питаются? Вероятно, ничем, а быть может, трупами, вместе со зверями, вместе с этими толстыми, отъевшимися одичалыми собаками, которые целые ночи дерутся на холмах и визжат. По ночам, как птицы, разбуженные бурей, как уродливые мотыльки, они собираются на огонь, и стоит развести костер от холода, чтобы через полчаса около него вырос десяток крикливых, оборванных, диких силуэтов, похожих на озябших обезьян. В них стреляют иногда по ошибке, иногда нарочно, выведенные из терпения их бестолковым, пугающим криком...»
Здесь, как и в «Падении дома Ашеров», важна тема двойничества, как противостояния разума и чувства, сознания и подсознания. В рассказе «Красный смех» половина повествования ведется от лица комиссованного после тяжелого ранения на войне офицера. Ему оторвало обе ноги, герой попадает в госпиталь и начинает сходить с ума, пораженный кошмаром войны. Ему везде чудится Красный смех. Вторая часть рассказа написана от лица брата уже погибшего офицера. Известно, что Андреев писал «Красный смех» под впечатлением от бессмысленной жестокости русско-японской войны.
Георгий Чулков, «Сестра»
«В конце августа я поехал в имение моей тетки, незадолго перед тем скончавшейся, где жила тогда моя сестра, ее воспитанница и наследница. Уже в вагоне железной дороги, прислушиваясь к мерному стуку колес, я почувствовал, как душа моя настраивается на иной лад, непохожий на тот, который возникал во мне при блеске огней в многосложном городском шуме. Я отвык от странной пустынности полей, и, когда я ехал в коляске по шоссейной дороге от станции до усадьбы, мне было приятно смотреть на осеннюю землю со снопами собранного хлеба, на прозрачную голубизну далей и прислушиваться сердцем к веянью вольного ветра. Воронье осенним карканьем своим приветствовало обнаженную землю, и какие-то маленькие зверьки отвечали траурным птицам свистом-стоном. Солнце уже увядало на западе, когда моя коляска подъехала к огромному строгому дому».
Так романтично начинается рассказ Чулкова, поэта и создателя теории мистического анархизма, разворачивающийся в обстановке старинной роскоши родового поместья. Можно было бы ожидать продолжения в духе «Упыря» Алексея Толстого, но автора больше интересовали мистическая взаимосвязь мира живых с миром мертвых, загадки человеческого бытия. Чулков, как и Брюсов, исследовал работы Эдгара По, считал его гением, открывшим новые направления в литературе. «Сестра» перекликается с «Падением дома Ашеров» – оба рассказа ведутся от первого лица, в обоих присутствуют рок, инцест и смерть женщины. Все эти мотивы имеют корни в биографии По: он сам женился на двоюродной сестре (ему было 27, ей – 13), которая через 10 лет умерла от туберкулеза. Он рано потерял родную мать и затем – любимую мачеху. Не успев на похороны, По пытался доказать, что ее похоронили живой – страх оказаться похороненным заживо был одной из фобий писателя.
Всеволод Гаршин, «Красный цветок»
«Нового больного отвели в комнату, где помещались ванны. И на здорового человека она могла произвести тяжелое впечатление, а на расстроенное, возбужденное воображение действовала тем более тяжело. Это была большая комната со сводами, с липким каменным полом, освещенная одним, сделанным в углу, окном; стены и своды были выкрашены темно-красною масляною краскою; в почерневшем от грязи полу, в уровень с ним, были вделаны две каменные ванны, как две овальные, наполненные водою ямы. Огромная медная печь с цилиндрическим котлом для нагревания воды и целой системой медных трубок и кранов занимала угол против окна; все носило необыкновенно мрачный и фантастический для расстроенной головы характер, и заведовавший ванными сторож, толстый, вечно молчавший хохол, своею мрачною физиономиею увеличивал впечатление».
О психиатрических лечебницах Гаршин знал не понаслышке. Как и По, он с юности страдал от депрессии, лечился, но в возрасте 33 лет покончил с собой, сбросившись в пролет лестницы. По прожил чуть дольше – он умер в 40 лет в полнейшей нищете, бродягой. Как у По, рассказы Всеволода Гаршина во многом автобиографичны. В «Красном цветке» он показывает, как человек лишается рассудка. Главный герой, оказавшись в психиатрической лечебнице, вдруг обнаруживает в саду маки, которые принимает за сосредоточие вселенского зла. Ему во что бы то ни стало нужно спасти мир, то есть сорвать последний цветок. Подобная мания описывается По в «Беренике», когда все внимание героя сосредотачивается на единственном предмете – красивых белых зубах умирающей жены.
Зинаида Гиппиус, «Зеркала»
«Вот, представь себе: длинный-предлинный ряд зеркал: все разные, кривые, косые, ясные, мутные, маленькие, большие... И все в одну сторону обращены. А напротив – Дух. Не знаю какой – только великий Дух. И он в этих зеркалах отражается. Каждое зеркало, как умеет, его отражает. Потом раз-два, момент жизни кончен, зеркало затуманилось, разбилось, и Дух не отражается. Мы говорим – исчез. Неправда: есть! Только мы не видим, потому что не отражается. Зеркала разные бывают, вогнутые, выгнутые... а Дух один. Понял меня? Ничего больше нет... Чего они теснятся? Сами отражения, кругом отражения, и выйти из них, из отражений, нельзя, пока зеркало не разбилось...»
В «Зеркалах», «Ведьме» и других рассказах, написанных Гиппиус после 1890-х, появились темы и мотивы, характерные для творчества По. Так, в обоих рассказах важен образ зеркала (в «Ведьме» это гладь воды, в которой утопилась Марфуша). Зеркало – символ двойственности мира, искаженной реальности. Этот мотив не обошел и Брюсова, написавшего рассказ «В зеркале», который начинается с пометки: из архива психиатра. Психиатрическая лечебница становится местом действия в «Зеркалах» Гиппиус, «Красном цветке» Гаршина, упоминаете в «Красном смехе» Андреева и, конечно, у самого Великого и Ужасного По, например, в рассказе «Система доктора Смоля и профессора Перро», по мотивам которого снят фильм «Обитель проклятых».
«Что отдельные личности воспаряли так высоко над уровнем своей расы, об этом вряд ли может быть спор, но, бросая взгляд назад через историю, и отыскивая следов их существования, мы должны были бы обойти невниманием все жизнеописания «добрых и великих», и в то же время тщательно рассматривать малейшие повествования о злосчастных, которые умерли в тюрьме, в сумасшедшем доме, или на виселице», – писал По в своем сочинении «Судьба превосходства». Самому писателю сегодня приписывают множественные психические расстройства.