Храм Христа Спасителя: имперский символ или знак покаяния? К 180-летию закладки собора
Ровно 180 лет назад, 22 сентября 1839 года, в Москве состоялась торжественная закладка храма Христа Спасителя. Это событие было приурочено к празднованию 25-летней годовщины окончания Отечественной войны 1812 года, поскольку храм должен был стать еще и памятником мужеству русского народа в борьбе с наполеоновским нашествием.
О том, почему в обществе царит такое неоднозначное отношение к этому храму, в интервью «МИР 24» рассказала ученый секретарь Свято-Филаретовского православного института, доктор филологических наук Юлия Балакшина.
– Юлия Валентиновна, как вы считаете, какую роль первый разрушенный большевиками храм играл в жизни русского общества?
Юлия Балакшина: Я живу в Петербурге, и поэтому храм Христа Спасителя я знаю как гость Москвы, а не изнутри московского пространства. Мое личное знакомство с этим храмом произошло еще в юности, до моего воцерковления. Я познакомилась с ним, читая мемуары Герцена «Былое и Думы». Во второй части книги есть эпизод, когда Герцен встречается в Вятке с Витбергом, сосланным туда по обвинению в растратах при строительстве храма Христа Спасителя. (Александр Витберг – российский архитектор шведского происхождения, автор первого проекта храма Христа Спасителя на Воробьевых горах – прим. ред.).
Герцен пересказывает архитектурно-богословскую идею «колоссального, исполненного религиозной поэзии» храма, предложенную Витбергом и отразившую как мистические настроения эпохи в целом, так и масонские взгляды архитектора.
«Нижний храм, иссеченный в горе, имел форму параллелограмма, гроба, тела; его наружность представляла тяжелый портал, поддерживаемый почти египетскими колоннами; он пропадал в горе, в дикой, необработанной природе... В этой крипте должны были покоиться все герои, павшие в 1812 году...
На этом гробе, на этом кладбище разбрасывался во все стороны равноконечный греческий крест второго храма, – храма распростертых рук, жизни, страданий, труда… Внутри этого храма были вся евангельская история и история апостольских деяний.
Над ним, венчая его, оканчивая и заключая, был третий храм в виде ротонды. Этот храм, ярко освещенный, был храм духа, невозмущаемого покоя, вечности, выражавшейся кольцеобразным его планом…», – пишет Герцен.
Этот грандиозный храм должен был быть построен в самом красивом и высоком месте Москвы – на Воробьевых горах, откуда началось отступление войск Наполеона. Идея и судьба Витберга поразили воображение Герцена, а через него – и мое читательское воображение. И только потом я совместила в своем сознании, что грандиозный храм, описанный Герценом, и странная «дымящаяся лужа» в центре Москвы – бассейн «Москва» – это разные вехи судьбы одного и того же храма.
Для Герцена история неосуществленного проекта Витберга символична. С одной стороны, это символ творческого величия человека, способного создавать столь смелые, одушевленные, насыщенные поэзией и смыслом проекты. А с другой – символ деспотической государственной власти, которая не дает человеческому таланту возможности воплотить эти прекрасные идеи.
Сама возможность строить такие грандиозные храмы появилась только в константиновскую эпоху, благодаря симфонии церкви и государства. У самой церкви не было бы средств, да и необходимости финансировать столь грандиозные проекты, как храм Святой Софии в Константинополе, Исаакиевский собор в Петербурге или храм Христа Спасителя. Поэтому такие храмы всегда воспринимались не только как символ величия церкви и торжества христианства, но и как символ государственной, имперской мощи.
– Именно поэтому до сих пор в обществе царит такое неоднозначное отношение к храму Христа Спасителя?
Ю.Б.: Да, этот храм все время пытались сделать имперским символом. И поражает то, что отношение к нему было примерно одинаковым что во времена русских императоров, что во времена советской власти. Характерно, что для строительства Дворца Советов было выбрано именно место, где стоял храм Христа Спасителя. 2 июня 1931 года по личному распоряжению Сталина собор был предназначен к сносу для строительства на его месте «главного здания страны». Это «главное здание» опять должно было быть чем-то чрезвычайно грандиозным, поражающим воображение не только жителей этой страны, но и всего мира. Дворец Советов – «вавилонская башня» высотой 415 метров, и сверху –памятник Ленину! Это, конечно, тоже попытка кому-то что-то доказать.
История строительства «храма» новой богоборческой религии (архитектор – Борис Иофан) почти зеркально повторила историю проекта Витберга: конкурсы, споры, подготовительные работы, полет творческого воображения, миллионные бюджеты, и…
Так что, если продолжать размышления о символической судьбе храма Христа Спасителя, можно сказать, что он стал символом необоснованности имперских претензий, и, может быть, шире – образом человеческого творчества, оторвавшегося от своих божественных истоков и даже восставшего против них. Вспомним строки Николая Гумилева:
«Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет…».
– Но ведь нельзя сказать, что в храме Христа Спасителя был выхолощен основной смысл любого храма? В нем всегда был и есть приход, идет богослужебная жизнь.
Ю.Б.: Да, и для меня это принципиально важно. Есть замечательная русская пословица: «Бог не в бревнах, а в ребрах». И этот храм в непростые периоды своей жизни действительно явил настоящую церковную общность. Особенно это было заметно в ситуации, которая сложилась в приходе храма Христа Спасителя сразу после революции. Ведь в чем была коллизия? В том, что такой огромный храм не может существовать на средства верующих. Он требует государственных дотаций даже спустя годы после того, как он сооружен.
Схожую проблему в наше время пришлось решать в связи с Исаакиевским собором. Когда обсуждался вопрос о передаче его Русской православной церкви, много говорилось о том, что церковь не в силах такой большой храм содержать, у нее просто не хватит средств. И все равно придется просить помощи у государства.
И более того, это Братство храма Христа Спасителя было не просто способом сбора средств, оно ставило перед собой церковные задачи. В его уставе есть совершенно замечательный пункт: «Любить друг друга живою во Христе любовью, оказывая взаимную поддержку словом утешения, советом мудрости и делом материальной помощи». А ведь когда внутри храма есть настоящая церковная жизнь, то храм становится тем самым, чем он должен быть на самом деле. И для храма Христа Спасителя, как для любого другого храма, такая судьба не заказана: очень важно, чтобы внутри была настоящая церковная община и отношения христианской любви.
Нельзя не упомянуть, что в самые трудные послереволюционные годы ключарем храма Христа Спасителя был протоиерей Александр Хотовицкий, один из ближайших помощников патриарха Тихона, погибший в 1937 году. В этом храме 5 (18) ноября 1917 года старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев) вытащил записку с именем Московского митрополита Тихона (Беллавина) – одного их трех кандидатов на патриарший престол. Так что в храме служили весьма достойные люди, и происходили духовно важные для нашей церкви события.
Знаю, что и сейчас в храме есть живая и деятельная община. Мне трудно сказать, насколько это определяет жизнь Москвы, но своя приходская жизнь в этом храме есть.
– Почему же такое спорное отношение к современному заново отстроенному храму царит в обществе? Почему существует недоверие и нет искреннего, горячего принятия?
Ю.Б.: Идеи восстановления этого храма начали бродить в умах людей едва ли не раньше праздника 1000-летия Крещения Руси, еще в доперестроечную эпоху. И тогда он опять стал восприниматься как символ, но только символ покаяния.
Русский поэт и писатель Владимир Солоухин, который горячо выступал за восстановление храма Христа Спасителя, говорил о том, что восстановление этого храм будет знаменовать собой возвращение к нормальному пути развития России, который мы потеряли в 1917 году. Ведь покаяние – это именно исправление пути и возвращение к Отцу. Среди инициаторов восстановления храма были весьма достойные люди: композитор Георгий Свиридов, писатель Валентин Распутин.
Но прекрасная идея опять оказалась далека от воплощения. Необходимо было, чтобы вера укоренилась в человеческих сердцах, стала основанием жизни. А это происходило очень медленно.
И противоречивое отношение к храму Христа Спасителя, которое есть у людей сегодня, знаменует собой то, что покаяние отчасти тоже осталось только символом. Оно не стало внутренним делом людей, не привело к открытию новых источников и смыслов жизни страны, народа, каждого отдельного человека. Получается, что знак покаяния есть, а есть ли само покаяние – это большой вопрос. Иначе этот храм не вызывал бы такого внутреннего сопротивления в обществе.
Если идея покаяния воплощается в некоем внешнем объекте, но не становится частью человеческого сердца, покаяние не приносит добрых плодов. И, может быть, нелепый панк-молебен, который произошел в этом храме и не добавил ему положительной репутации, – это своего рода бунт против овнешнения, символизации, которая иногда имеет место в нашей церкви.
– Почему так упорно раз за разом возникают попытки опорочить храм, например, обвинить его в коммерческой деятельности? Ведь церковь постоянно вынуждают оправдываться и опровергать слухи и нападки!
Ю.Б.: Дело в том, что есть сам храм, а есть помещения, находящиеся под храмом. Они принадлежат двум разным субъектам – приходу Русской православной церкви и фонду храма Христа Спасителя – это две разные организации, которые друг от друга не зависят.
Институт, в котором я преподаю, иногда проводит в храме Христа Спасителя выставки, презентации книг, встречи. Мы на собственном опыте убедились, что приход может предоставить только совсем небольшие помещения наверху. А чтобы попасть вниз, во все эти торжественные и парадные залы, нужно обратиться в фонд и заплатить огромные деньги, которых у православного института просто нет. К сожалению, люди не знают о том, что это два разных субъекта, и воспринимают храм как нечто единое.
Но дело не только в этом. В обществе сегодня все чаще проявляется негативное отношение в церкви вообще. Потому что кредит доверия, который был дан церкви в начале девяностых и на волне которого люди проголосовали за восстановление храма Христа Спасителя, сейчас почти растрачен. Прошло время, и те механизмы, которые естественным образом действовали в девяностых, себя исчерпали. Тогда церковь казалась единственным самобытным институтом, сохранившим себя в годы советской власти, соединяющим нас с той, еще не поруганной Россией. Сейчас многим так уже не кажется. И церкви нужно находить новые основания для доверия. Тем более, что есть силы, которые хотели бы дискредитации церкви. Это и межрелигиозные, и внутриполитические силы. Поток публикаций, выставляющих церковь не в лучшем свете, в наших СМИ не иссякает.
Они обращают внимание на то, что среди жертвователей на памятных досках в храме Христа Спасителя на первом месте стоят имена первого президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина и бывшего мэра Москвы Ю.М. Лужкова, справедливо полагая, что жертвовали они деньги не совсем из личного кармана.
Для многих сегодня храм Христа Спасителя – это снова символ симфонии церкви и государства. А мы все-таки живем в эпоху, когда близкие отношения государства и церкви были разорваны. Константиновская эпоха закончилась. Наступило время других храмов. Если церковь хочет быть свободной, ей нужно учиться жить, опираясь только на саму себя. А значит, и храмы будут поменьше и поскромнее.
– Сохранилась ли в современном храме задумка сделать его памятником в честь победы над Наполеоном? Как она реализована?
Ю.Б.: В нижнем коридоре храма помещены в хронологическом порядке на мраморных досках описания 71 сражения, прошедшего на территории России в 1812 году, и 87 заграничных сражений с участием русской армии. Выбиты имена убитых и раненых в этих сражениях офицеров и общее число выбывших из строя нижних чинов. В том же коридоре можно прочитать тексты царских манифестов, изданные в связи с войной 1812 года.
Несколько лет подряд под праздник Преображения Господня вместе в Преображенским братством мне доводилось бывать на богослужениях в храме Христа Спасителя. Когда я поднималась по его высоким ступенькам, меня не покидало ощущение, что я вступаю в историческое время и пространство, в котором сошлись силовые и проблемные линии нашей истории. И очень важно, чтобы в этом храме звучала горячая братская молитва, чтобы символизм жизни преодолевался реальностью наших отношений с Богом и друг с другом, чтобы мы заново учились «любить друг друга живою во Христе любовью».