Убийство кошки, голоса за спиной и надгробие, доставшееся Булгакову: мистика в жизни Гоголя
Николай Васильевич Гоголь – один из ряда русских писателей-классиков, чье имя ассоциируется с мистикой. И в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», и в «Миргороде», и в «Петербургских повестях» встречается всякая нечиcть: хвостатые и рогатые черти, красавицы-ведьмы, колдуны, силой мысли отправляющие в рот галушки, в его «вселенной» даже нос запросто может отделиться от своего хозяина и отправляется гулять по городу. Гоголь с детства был очень религиозным и болезненно впечатлительным, ну а корни всякой «чертовщины» нужно искать в украинском фольклоре, который он очень любил и собирал. Высмеивающий в своих повестях черта, в жизни он безумно боялся его – и смерти.
Бабушка Николая Васильевича, Татьяна Семеновна Лизогуб, знала много народных песен и сказок, некоторые из которых увлекали и одновременно наводили ужас на мальчика. Автор одной из биографий писателя Анри Труайя называл эту черту Гоголя «мистической настроенностью, предрасположенностью к страху». Однажды пятилетний Николай убил кошку, приняв ее за нечистую силу. Мальчик остался дома один и был напуган сгущающимися сумерками...
«Я прижался к уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов… Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел, как она, мяукая, осторожно кралась ко мне, – вспоминал Гоголь. – Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, а мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, зеленые глаза искрились недобрым светом. Мне стало жутко. Я вскарабкался на диван и прижался к стене. «Киса, киса», – пробормотал я и, желая ободрить себя, соскочил и, схвативши кошку, легко отдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил ее в пруд и несколько раз, когда она старалась выплыть и выйти на берег, отталкивал ее шестом. Мне было страшно, я дрожал, а в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, может быть, месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула и последние круги на воде разбежались – водворились полный покой и тишина, – мне вдруг стало ужасно жалко «кисы». Я почувствовал угрызения совести. Мне казалось, что я утопил человека…»
Отдельная тема – образ женщины в жизни и творчества Гоголя. Известно, что писатель увлекался некоторыми дамами, например, был влюблен в Анну Михайловну Виельегорскую, но романов у него не было. В своих письмах друзьям он откровенно писал, что не был близок ни с одной женщиной. У Гоголя мы встречаем разные типы женских персонажей – от жены городничего Анны Андреевны в «Ревизоре» до Коробочки в «Мертвых душах». Однако центральный типаж – ведьма («Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы»), а образ ведьмы сопряжен с темой секса, у Гоголя это непременно грех. Не случайно союз Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны в трогательной истории любви, рассказанной в «Старосветских помещиках», бездетный.
Если ранние произведения писателя можно характеризовать как чистый романтизм, то со временем от лирического романтизма он приходит к реализму, а его религиозные искания обретают самый серьезный характер. Гоголь мечтал «устремить все общество к прекрасному», к нравственному перерождению, при этом у него не было особых претензий к социальному строю. «Мертвые души» изначально задумывались в трех частях по аналогии с «Божественной комедией» Данте: первая книга – Ад, вторая – Чистилище, третья – Рай. В первой части изображены не просто разные чудаковатые помещики, а степени нравственной деградации человека. Как известно, смелому замыслу не суждено было осуществиться. Однажды ночью, зимой 1852 года, писатель сжег в печке рукопись второго тома «Мертвых душ».
Уничтожив рукопись, уже наутро Гоголь утверждал, что планировал сжечь только некоторые вещи, но под влиянием злого духа сжег все. Вскоре после этого писатель умер, не дожив совсем немного до 43 лет. Удивительный факт, но описание умершего Николая Васильевича перекликается с его описанием панночки в «Вие»:
«...Хома отворотился и хотел отойти от гроба, но, по странному любопытству, не утерпел и взглянул на нее. Резкая красота усопшей показалась ему страшною... В ее чертах ничего не было тусклого, мутного, умершего; оно было живо, и философу казалось, как будто она глядит на него закрытыми глазами. Ему даже показалось, как будто из-под ресницы правого глаза ее покатилась слеза».
Так и правый глаз Гоголя оставался полузакрытым. Между тем в «Завещании» писателя, опубликованном при жизни в начале его последнего сочинения – морализаторских и вызвавших раздражение даже у его близкий друзей «Выбранных мест из переписки с друзьями», он пожелал, чтобы его не погребали, пока не станут заметны следы разложения. Гоголь боялся быть похороненным заживо, в летаргическом сне.
До наших дней сохранилась посмертная маска Гоголя, которую снял скульптор Николай Александрович Рамазанов. Он утверждал, что исполнил волю писателя. Миф о том, что Николая Васильевича похоронили живым, возник во время перезахоронения его праха с кладбища Данилова монастыря, которое подлежало ликвидации, на Новодевичье. Якобы писатель Владимир Германович Лидин, присутствовавший при эксгумации, заметил неестественное положение костей и повернутый набок череп. Была и более пугающая легенда – будто бы в гробу вообще не оказалось черепа.
Поразительно, но со временем черная плита с могилы Гоголя оказалась на могиле другого великого русского писателя – Михаила Афанасьевича Булгакова, оставившего миру роман о Советской стране, отказавшейся от Бога и оказавшейся в руках Сатаны. Изначально надгробный памятник состоял из черной мраморной плиты, символизирующей Голгофу, и бронзового креста. Плита после перезахоронения осталась в мастерских Новодевичьего кладбища, где ее однажды обнаружила Елена Сергеевна Булгакова. Она выкупила ее, после чего надгробие было установлено над могилой ее покойного мужа. По легенде, за восемь лет до смерти Булгаков во сне обратился к Гоголю со словами: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью» – так сбылось его пожелание.