«Гробовщик» и «Пиковая дама»: чего вы не знали о двух страшных повестях Пушкина
Поэзия и проза, русские сказки, документальные исторические исследования и художественные произведения – литературный диапазон Пушкина невероятно широк. 6 июня, в день рождения великого Александра Сергеевича, рассказываем о тайнах повестей «Пиковая дама» и «Гробовщик», которые сегодня можно было бы отнести к жанру ужасов. О чем на самом деле эти произведения?
Итак, в 1830 году в селе Большое Болдино Пушкин написал «Гробовщика», и это была первая повесть из написанных в цикле «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», хотя при публикации она переместилась в середину. Своего будущего героя автор «подсмотрел» на Большой Никитской в Москве: напротив дома Натальи Гончаровой, будущей жены Александра Сергеевича, была лавка гробовщика Адрияна, который у Пушкина невольно становится героем пугающей и гротескной истории…
Гробовщик Адриян Прохоров покупает новый дом и переезжает с Басманной на Никитскую. Соседи-ремесленники, в основном немцы (сапожник, булочник и др.), радушно встречают его, и сосед напротив приглашает на торжество в честь серебряной свадьбы. Во время веселья оглашается тост за здоровье клиентов, Адрияну с хохотом предлагают выпить за здоровье своих мертвецов. Гробовщик обижен и, возвратившись домой, говорит, что теперь не будет закатывать ответный пир, а созовет лучше на праздник своих мертвецов. И мертвецы приходят:
Хотя картина, описываемая Пушкиным, пугает (уж точно пугала его современников), Александр Сергеевич подтрунивает над гробовщиком и его не слишком чистоплотным бизнесом, позволившим ему, однако, перебраться в новый хороший дом. Так, один из мертвецов напоминает Адрияну, что тот выдал сосновый гроб за дубовый. Кроме того, Пушкин намекает на практику сговора гробовщика с приказчиками, которая помогала содрать лишнее с горюющих родственников: «Наследник благодарил его рассеянно, сказав, что о цене он не торгуется, а во всем полагается на его совесть. Гробовщик, по обыкновению своему, побожился, что лишнего не возьмет; значительным взглядом обменялся с приказчиком и поехал хлопотать».
«В ней (повести) удивительно верно очерчена старая графиня, ее воспитанница, их отношения и сильный, но демонически-эгоистический характер Германна», – писал Белинский. Пушкин поднимает, в общем-то, не новую тему, но умудряется вдохнуть свежую струю и в нее: это тема рока и фартуны, восприятия жизни, как игры. Карты в XIX веке действительно были больше, чем игрой: страшно представить, в каком количестве трагедий они были повинны. Игра становится для пушкинского Германна идеей фикс, сводит с ума, весь мир начинает казаться ему лишь колодой карт. Неудивительно, что итогом жизни становится сумасшедший дом: «Тройка, семерка, туз – не выходили из его головы и шевелились на его губах. Увидев молодую девушку, он говорил: – Как она стройна!.. Настоящая тройка червонная. У него спрашивали: который час, он отвечал: – без пяти минут семерка. – Всякий пузастый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семерка, туз – преследовали его во сне, принимая все возможные виды».
Многим карты заменяли реальное дело, драпировали внутреннюю пустоту, недаром Пушкин делает эпиграфом первой главы такие строки:
А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули – бог их прости! –
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.
А вот ирония Александра Сергеевича как над модной европейской литературой, так и над литературными пристрастиями русских аристократов:
– Paul! – закричала графиня из-за ширмов, – пришли мне какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.
– Как это, grand'maman?
– То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!
– Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?
– А разве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста пришли!
Будучи частью высшего света и, к тому же, отличаясь жизнелюбивым характером, Пушкин был не чужд светских развлечений: играл в карты, участвовал в кутежах, дуэлях и розыгрышах, имел множество любовниц. При всем этом он невероятно глубоко понимал жизнь, пустые развлечения всегда оставались для него шелухой. Рисуя мировосприятие Евгения Онегина, наконец узнавшего любовь и рефлексирующего, писатель использует образ, связанный с картами: «А перед ним воображенье/ Cвой пестрый мечет фараон». В фараон играют герои в «Пиковой даме».
«Пиковая дама» – вовсе не легкомысленный хоррор для щекотания нервов, а картина европейского аристократического общества, в котором процветала бездуховность. Так и Германн, чтобы сорвать куш, готов обмануть сироту, воспитанницу графини, как вор пробраться в комнату пожилой женщины и стать «свидетелем отвратительных таинств ее туалета», угрожать ей пистолетом и даже пойти на сделку с дьяволом:
«…откройте мне вашу тайну! – что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором... Подумайте: вы стары; жить вам уж недолго, – я готов взять грех ваш на свою душу».
Пушкин рисует нелицеприятную картину барства на примере отношений графини с Лизой, которой приходится терпеть унижения, хотя судьба девушки старухе на самом деле не безразлична. Германн же – человек, истинную ценность для которого имеют только деньги. Как Дориан Грей и многие другие герои произведений европейской литературы, он, по сути, продает душу за богатство, за что наказан, возможно, самым страшным – сумасшествием, подобно Ивану Бездомному в «Мастере и Маргарите». Как писал Александр Сергеевич: «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох в сума».