Каждый пятый узник нацистских концлагерей был ребенком. Они получали пулю – если пытались сбежать. На плацу демонстрировали надзирателям свой номер – который и спустя 80 лет не стерся. Как маленьким узникам удалось выжить? И чего они боялись уже после войны?
История первая. Три года в Освенциме
Рива Мацияускас в шутку называет себя «неправильной бабушкой». Говорит, не связала ничего для правнучек. Хотя умеет: делать петельки научилась… в Освенциме.
Она родилась в 1937 году в Ленинграде. В три с половиной года уехала на каникулы к бабушке – в деревню под Витебском. Мама забрать дочку так и не смогла: осталась в блокадном Ленинграде. А Рива два года прожила в немецкой оккупации.
Рива Мацияускас
«Муж бабушки ее ушел в партизаны, а сыновья погибли: один подорвался на мине, другого убили. Вот мы и остались вдвоем. Помню, когда в избу заходили немцы, и я слышала: «Матка, яйки, куры – давай!». А потом и это все исчезло. Ничего не было уже у бабушки Михалины. Пустой двор», – вспоминает Рива Рафаиловна.
В 1943 году немцы сожгли деревню. Жители бежали в лес, пытались спрятаться – тех, кого нашли, в товарных вагонах отправили в Польшу.
«Очень тесно, кучно было. И некоторые умирали в дороге. Но никто никаких чувств не проявлял. Потому что все как убитые были. Людей просто тихо выносили на остановках – и мы ехали дальше», – говорит Рива Рафаиловна.
Когда поезд остановился в городе Освенцим, людям велели раздеться и зайти в один из бараков. Это была газовая камера.
«И вдруг начался крик. Все ревут! Я тоже, помню, начала плакать, а там какая-то… что-то коричневое опускалось. Визг страшный. Но прошло какое-то мгновение, кто-то вбегает, что-то кричит, и оказалось, что перепутали наш вагон с вагоном евреев», – делится бывшая узница.
Накалывали номера надзирательницы: одна держала, другая вводила узнику под кожу черные точки через ручку с пипеткой. Рива к «фрау» пошла сама, протянула руку – но от боли потеряла сознание. Ей достался номер 70013, ее бабушке – 70014.
«Была маленькая девочка грудная, на ножке ей выкололи номер. Она не выжила и умерла. И мы все стояли – ну, точно, как показывают слонов: когда умирает кто-то, они над мертвым стоят. И мы такие же были грустные», – говорит Рива Рафаиловна.
Надзиратели к ней пригляделись сразу: их смутили ее рыжие волосы. Риву даже спросили: «Юде?» – а она не знала, что ответить. Вступилась бабушка. Сказала, что это Рита из Беларуси.
Еще много раз потом она видела, как из еврейских бараков выводили людей и сажали в машины.
«Трехтонки они назывались. Специфические машины военные, носатые такие. «А там вот, — говорят, — евреев повезли сжигать!». И я стою. И тоже говорю: «Ну надо же». Нет у меня удивления. Я не знала, что могла бы быть там же…» – размышляет Рива Рафаиловна.
По утрам узников выстраивали на плацу. Все демонстрировали номера – потом взрослые расходились на работы, а дети возвращались в бараки. Лежать в камерах было запрещено, греться у печей – тоже. Девочки прижимались друг к другу. Старшие учили маленьких вязать: находили на полу прутики, вытаскивали нитки из одеял и показывали, как сделать петельки.
«Вечером, когда приходили взрослые с работы, снова были эти поверки. С собаками, конечно. Некоторые люди не выдерживали, бросались и на проволоку, которая была под электричеством, некоторые сбегали. И тогда мы часами стояли на плацу. Вот мне пришлось, значит, декабрь 1943, январь 1944-го, декабрь 1944-го: вся эта слякоть, вся жижа эта... Стояли часами, пока искали сбежавших», – вспоминает Рива Рафаиловна.
В январе 1945-го Освенцим освободила Красная Армия. Еще дважды Рива Рафаиловна в него возвращалась вместе с другими выжившими. Но уже – как в музей. Удивилась, что в бараках были окна. За все годы в лагере она их и не заметила: узникам запрещали поднимать голову и смотреть в глаза надзирателям.
История вторая. Мальчики за проволокой
Почетный донор СССР Анатолий Иохель тоже родом из Ленинграда. Их с братом Аликом в семье называли «пятиминутки»: с такой разницей появились на свет. Кто старший – спросить не у кого. Мальчики потеряли маму в 1941-м.
Станислава Иохель погибла в 28 лет. В немецкой комендатуре ее расстреляли за «связь с партизанами».
Анатолий Иохель
«Война застала нас в деревне Стрежин Лог в Ленинградской области, на каникулах у бабушки с дедушкой. Шли жестокие бои. Мама снимала медальоны с погибших советских солдат – хотела передать их семьям».
Куда мама спрятала медальоны – так никто и не узнал. Сыновей Станиславы Иохель отправили в концлагерь.
«На каком-то месте нас высадили и приказали раздеться. Одежду покидали в кучу и стали уводить партиями человек по 25-30 куда-то в лес, откуда уже никто не возвращался. А потом, значит, нам сказали одеться. Посадили обратно в эшелон и повезли дальше. Оказалось, что перепутали эшелоны», – говорит Анатолий Павлович.
Лагерей они прошли несколько. Последний – в немецком городе Цвайбрюккен на границе с Францией. Там шестилетним братьям выдали форму по размеру с нашивкой «OST» («остарбайтер» — работник с Востока). Толик и Алик ежедневно выходили на смены: мели улицы в лагере и таскали воду для выгребных ям.
«В одном из лагерей, помню, мы увидели немецких мальчишек. Они за проволокой играли в танки, которые стреляли огоньками. Мы подошли к забору и стали смотреть с братом. Окрик часового я не слышал. И получил удар, по всей видимости, прикладом по голове», – делится Анатолий Павлович.
В августе 1944-го братья-двойняшки попались другому надзирателю. Тот остановил их. И поднял фотокамеру. Снимок отдал дедушке братьев, который был с ними в лагере.
«В день освобождения на лагерь падали американские бомбы. Немцы убежали, а дедушка собрал нас и еще полсотни человек и увел всех в лес. Сам ушел – наудачу – за подмогой. Вернулся с солдатами. Они потом захотели нас с Аликом, как не имеющих родителей, отправить в Соединенные Штаты Америки. Но дед сумел убедить и доказать, что мы его сыновья», – вспоминает Анатолий Павлович.
Дед привез своих мальчиков в Ленинград. Там они воссоединились с родным отцом, который вернулся с фронта.
А братья еще десятки лет вздрагивали в День Победы. Боялись салютов. Однажды во время домашнего торжества даже кинулись под стол: казалось – бомбы летят.
История третья. Девочка, которую видел Нюрнберг
Спустя 20 лет после войны жительница Петрозаводска Клавдия Нюппиева впервые увидела в «Ленинградской правде»… себя. Маленькую. За колючей проволокой. Авторы публикации просили откликнуться тех, кто узнает себя.
Клавдия Нюппиева
«Написала письмо в редакцию. Меня пригласил ответственный секретарь газеты. И попросили принести детские фотографии. Была экспертиза, которую делали в КГБ. Все подтвердили», – вспоминает Клавдия Александровна.
Она сделала это в надежде найти сестру Эльвиру. В семье было шесть дочек. Отец пропал без вести на Ленинградском фронте, мама умерла в концентрационном лагере. А младшую сестренку забрали в дом малютки. С тех пор ее след потерялся.
Когда началась оккупация Советской Карелии, финны – тогда союзники нацистской Германии – вывезли девочек из деревни Рим Медвежьегорского района в Петрозаводск. В бараки. Ежедневный паек – ложка муки, часто с червями. Голодные дети уходили «за проволоку». И получали пулю.
«Это была осень 1943-го. Мы возвращались уже поздно вечером, костер горел у проходной, и на вышках часовой стоял и стрелять начал. И пуля попала мне. На правой ноге, на бедре у меня так вырвало кусок кожи с мясом и… как ожог чувство обожгло меня. Ну, никто не лечил, никто не привязывал. Так зажило постепенно. Но след остался навсегда», – говорит Клавдия Александровна.
Клавдии Александровне было шесть лет – когда попала в лагерь. И почти девять – когда Петрозаводск освободили 26 июня 1944-го. Когда Красная Армия подходила к городу – петрозаводские лагеря вдруг опустели.
«Дети думали, что уже все, охрана была снята, они побежали в склады финские в поисках еды. Но там оказались только резиновые сапоги. И наша Рая, моя сестра, ходила туда. И в это время отступающие части финнов на велосипедах с автоматами и прямо по детям начали стрелять. А мы видим это из барака и кричим: «Рая, стой!..» Она не попалась, а мальчика убили прямо во время освобождения», – делится Клавдия Александровна.
После освобождения Петрозаводска в концлагере № 6, который располагался на территории перевалочной биржи, побывала военный корреспондент Галина Санько. Когда навстречу ей вышли дети – малолетние узники – женщина сделала снимок, который впоследствии стал одним из документов на Нюрнбергском процессе.
На этом снимке и была маленькая Клавдия. Вместе с сестрами она выросла в Олонецком детском доме. Младшую сестру так и не нашли: девочке поменяли имя и отдали в другую семью.
История четвертая. Поселок смерти
В черте Петрозаводска есть Пятый поселок. Деревянный квартал, который возвели для работников железной дороги незадолго до войны. В октябре 1941-го дома стали тюремными бараками. Пятый поселок – пятым концлагерем. Финны обнесли район колючей проволокой.
В комнатах на 15-ти метрах селили по 20 человек. Там жила Ленина Макеева – вместе с мамой, братом, новорожденными сестренками, которые постоянно плакали от голода. Мама ничем не могла им помочь: у нее пропало молоко, отнялись ноги и началась куриная слепота.
От тифа, цинги и голода люди умирали десятками, лежали на лестницах и улицах. Живых заедали вши. Тогда узников стали водить в «жарилки».
Ленина Макеева
«Жарилка была, особенно в детском истощенном возрасте, каким-то таким наказанием. Что надолго, ну, на час, – на час при высокой температуре закрывали в это помещение и потом порой детей выносили на руках, ослабленных от такого».
Новорожденные сестренки умерли. Маленькая Ленина спаслась чудом: была бы чуть старше – получила бы «работу» в лагере.
«Тех, кому уже исполнилось 12 лет, отправляли на тяжелые работы. Например, на лесопилку. Там люди истощенные погибали от тяжелого физического труда. Если не выполняли нормы выработки – наказывали, избивали. Кто не мог – расстреливали», – говорит бывшая узница.
Пятый лагерь стоял недалеко от железной дороги, на которую, уже после освобождения Петрозаводска, юная Ленина ходила день за днем: молилась, чтобы отец показался на перроне. Три дня отстояла. И он вернулся…
Еще долго ее семья жила в Пятом поселке. После войны бараки стали обычными домами.
История пятая. Кукла-спасительница
Галина Змушко родилась в деревне Лекаревка в 30 километрах от Минска. Перед войной отец перевез их семью в Карелию. Новоселье справили в поселке Тукса весной 1941-го, а в сентябре в их новый дом пришли финны.
Галина Змушко
«Они прибыли и сказали: «Собирайтесь и захватите что-то». И повезли неизвестно куда. И оказалось, что за колючую проволоку».
В лагерь девочка взяла с собой куклу, которая спасла жизнь ее семье. Каждый вечер узников пересчитывали – по количеству человек выдавали паек. Куклу семья Галины Игнатьевны выдавала за живого младенца, пока их старшая дочь ночью уходила искать еду в ближайших деревнях.
«Выходить за пределы лагеря не разрешалось. Расстрел. Она говорит: «Лучше умру от пули, нежели с голоду». И она убегала нам чего-нибудь найти за пределами лагеря», – говорит Галина Игнатьевна.
Когда сестру перевели в другой лагерь, семья лишилась кормильца. Мама решила куклу обменять. Вышла за пределы лагеря в деревню Тукса, откуда принесла ложку масла, яйцо и баранки.
Кто-то доложил надзирателям. До сих пор Галина Игнатьевна помнит, как смотрела из окна барака и думала: сейчас маму будут бить. На морозе выставили больше двадцати пленниц, вызывали по алфавиту. Мама была первая. Надзиратель содрал с нее фуфайку, швырнул маму на лавку и высек: «нарушителям дисциплины» полагалось 25 ударов плетьми.
Часто узников так забивали до смерти. Мама – выжила. Даже написала письмо родным. Но никто его не получил: послание осело в канцелярии гауляйтера Беларуси Вильгельма Кубе.
История шестая. Незабытая война
Перед войной отец Антонине Прокофьевой подарил фарфоровую куклу. Была она большая – ростом с девочку. Умела шагать.
В 1941-м папа ушел на фронт – защищать Ленинград. Через два месяца в их деревне Турышкино Ленинградской области высадился немецкий десант.
Антонина Прокофьева
«Немцы, когда пришли к нам в дом, они прямо осатанели: «Как это у русских такие игрушки?» И стали у меня ее отнимать. Я к себе тяну, он – к себе. Куклу они все-таки прикладом разбили. И я вот эти осколки возила всю войну с собой. Жалко было куклу», – вспоминает Антонина Ивановна.
В их доме немцы устроили штаб – хозяев выгнали жить в баню, где уже ютились пять семей. Маленькой Тоне пришлось выучить немецкий. Она заходила на свою бывшую кухню с котелком и умоляла, чтобы дали еды.
«Всю скотину, поросят, кур – все сразу немцы уничтожили, все съели. И коров начали резать, и картошку выкопали. Мама говорит: придешь за картошкой в подвал, и немец собирает картошку. Чего ему скажешь? Ничего…» – говорит Антонина Ивановна.
Осенью 1942-го жителей Турышкино выгнали из домов. Люди думали – отправят в Германию. Но оказалось – сперва в дулаг (нем. Durchgangslager, сокращенно Dulag — «пересыльный лагерь»). Нацисты создавали их для временного размещения гражданских и военнопленных. Тысячи узников умирали в землянках от холода и голода.
«Нас распределили по деревням, мы были в Нижних Войсковицах, в Вырице. Оттуда нас погрузили в товарные вагоны и отправили в Литву под Каунасом. Спали на голом полу, на полу была земля. В чем выгнали из дома, в том и одеты были. Помню, в лагере сжигали евреев, складывали в костры, а нас гоняли смотреть…» – вспоминает Антонина Ивановна.
В 1944-м концлагерь освободила Красная Армия. Люди ехали домой – возвращались на пепелище. Рядом с деревней Антонины Ивановны осталось немецкое кладбище: там солдат и офицеров Вермахта хоронили еще во время оккупации. В 2014-м рядом с кладбищем открыли памятник «Жертвам нацизма».
«Каждый, проезжая мимо, должен им поклониться. И немцы в первую очередь, — считает Антонина Ивановна. – Но потом: мирный человек – что немец, что русский – войны не хочет. Все мы хотим мира».
К миру – как гласит надпись на немецком кладбище – призывают и погребенные.
