«Я не герой, я просто вернулся»: о чем молчит 101-летний ветеран Великой Отечественной войны Гофлан Омаров?
В Губе в доме с яблоневым садом живет человек, рядом с которым хочется говорить тише. Гафлан Омаров — ветеран, которому 101 год. Он — снайпер, учитель, отец шестерых детей. Но главное — он хранитель памяти. Не парадной. Настоящей. Горькой, трудной, живой.
Мы приехали к нему в мае. В этот месяц у него почти каждый день были гости. Кто — поздравить, а кто — просто послушать. Он не любит говорить о войне, но рассказывает. Потому что уверен: забывать нельзя. Это не про подвиги. Это про страх. Про цену.
Он говорит тихо, без нажима. И от этого — еще тяжелее.
«Мне было 17. Я не знал, что такое война. Отец просил — попроси отсрочку. А я не смог. Был стыд, было молчание — и шаг вперед».
Он вспоминает не как герой, а как мальчишка, который боялся умереть, но боялся еще больше остаться, когда другие уходили. После курсов Гафлана направили в часть. Он стал снайпером — точным, быстрым, выносливым.
«Меня учили ползать, прятаться, ждать. Без знаков отличия. Без права на ошибку», — рассказывает Гафлан Омаров.
Он не считал убитых.
«Это были не люди — это были те, кто пришел убивать», — говорит ветеран.
С войны у него осталась странная привычка — есть снег.
«На фронте это спасало. Дыхания не видно. Дети говорили: «Папа, хватит». А я не мог. Это еще с того голода...» — рассказывает Омаров.
И он замолкает. Больше десяти дней они были в окружении. Без еды, без выхода. Снег вместо супа. Трава вместо хлеба.
«Командир приказал: резать лошадей. Иначе — смерть», — вспоминает ветеран.
Он помнит вкус того мяса.
«Лучше ничего в жизни не ел. Не думали, что кони — товарищи. Не было выхода. Ели медленно. Боялись — желудок не выдержит. Да и мы — не выдержим», — говорит Омаров.
В 1943 году под Смоленском его ранило. Очнулся в снегу. Не мог пошевелиться.
«Я молился, чтобы меня нашли. И похоронили дома», — рассказывает он.
Его спас мороз. Кровь не вытекла.
«Выжил, потому что замерз», — сказал врач. По дороге в госпиталь снова была бомбежка. Молодая медсестра тащила его, пока другие прятались.
«Я бредил на азербайджанском. А она просила: «Пожалуйста, не умирай», — рассказывает Омаров.
Потом — ванны, перевязки, лоскуты кожи. Учился сначала стоять. Потом — ходить. Он помнит, с кем воевал.
«Нашу армию в шутку называли винегретом — столько разных людей служило вместе. С кем только ни воевал. Многие стали друзьями, но память подводит. Лица расплываются, имена стираются. Но есть двое, о которых не забуду никогда. Оба — азербайджанцы», — рассказывает Гофлан Омаров.
Один — Мамедага из Гянджи. Дружили до самого его последнего дня. Второй — Мехриддин, земляк из деревни Алыдж.
«Во время атаки он был на шаг впереди меня. Вдруг — взрыв. Меня отбросило, а его ранило. Когда очнулся — подбежал. Он был жив. Но ноги не было. Висела только кожа. На автомате срезал ее ножом. Потом сел рядом, и меня накрыло. Тряслись руки, шумело в ушах. Обнял его, поцеловал в лоб: «Жив! Как тебе повезло...» — вспоминает ветеран.
Позже встретились уже после войны, в Губе. Всю ночь вспоминали.
«Он стал для меня братом. Он видел во мне старшего, а я — в нем младшего», — говорит Омаров.
Победу Гафлан встретил дома, уже будучи членом райсовета.
«Собрали всех. Не знали, зачем. Двери закрыли. Председатель сказал: «Поздравляю. Победа за нами». Мы кричали, плакали, обнимались. Это был самый безумный день», — рассказывает ветеран.
После войны он стал учителем географии. А потом — председателем банка. Его уважают, даже не зная званий. Его знают — по поступкам.
«Он знал всех сотрудников по имени, знал, у кого какие трудности, и всегда помогал. Когда-то Гафлан оплатил учебу парню из деревни. Таких историй много. Сам не стал юристом, но помогал другим осуществить мечту».
Но одна история — совсем личная. Именно в школе он встретил Шаргию. Она была единственной, кто не обращал на него внимания.
«Я был красивый, получал письма. А она — даже не смотрела. Я подошел и сказал: «Вы будете моей женой». Она ответила: «Обращайтесь к родителям». Я понял — характер есть. С такой не пропадешь», — вспоминает Омаров.
Шесть детей. Тридцать один внук. За каждым — своя история. А за ним — одна большая, настоящая. Не из книг. Из жизни. Такие истории не хранятся в учебниках. Но они хранят нас.
Его рассказ — это не о медалях и победах. Это о мальчике, который, несмотря на страх, шагал вперед. О друге, которого он не оставил. О суровых выборах, которые приходилось делать, чтобы выжить. Про женщину, которая стала для него всей жизнью, потому что не смотрела на него, как на всех остальных.
Он не говорит громко. Он просто есть. И от этого — по спине бегут мурашки. Потому что настоящая память — не в медалях, не в парадах. Она — в таких людях. В их тишине. В их взгляде. И в том, как они молчат — громче любых слов.