Мальчик в блокаде: народному художнику России Всеволоду Петрову-Маслакову – 95
Он называет себя «романтиком, который совершил много глупостей». Например – отправлялся на поиски приключений снова и снова, даже без оглядки на молодую жену с ребенком… Народному художнику России Всеволоду Петрову-Маслакову в 2025 году исполнилось 95 лет. В его жизни были десятки экспедиций от Чукотки до Аляски. Но сегодня живописца вдруг «догнала» блокада. Как появился новый цикл картин? И что не нравится Всеволоду Михайловичу в работах молодых мастеров?
«Тонул с уткой во рту»
Природу он всегда воспринимал как таинство. Писал не местность – а ее портрет, почти человеческий. У каждой территории, говорит, есть характер. Надо только разглядеть, например, в бурной реке сварливый нрав.
Десятки лет Всеволод Михайлович отправлялся как можно дальше от родного Ленинграда – на охоту. Если заканчивались тропы – мастерил себе из подручных средств и лодку, и ласты.
«Однажды я на лыжах пошел в какой-то водоем за уточкой. Пытаюсь схватить, уже бездыханную, и чувствую: увяз. Чем дальше – тем глубже. Уже и руки в этом болоте не двигаются, один подбородок торчит. Со мной и ружье тонет. Ну, я утку зубами – хвать! Двинуться не могу. На счастье, остановилась машина недалеко от меня. Мужик из окна смотрит – ничего не понимает. Я с уткой в зубах ему: «Ж-ж-ж! Ж-ж-ж!». Вытащи, мол!»
До войны семья Петровых-Маслаковых состояла в Ленинградском обществе кровного собаководства. Это… частично спасло маленького Севу, когда началась блокада.
«В самом начале войны привез отец ведро или полтора костной муки, которую я потом употреблял. До сих пор трудно представить, как можно это есть. Это же удобрения. А дали-то для собак…» – говорит мастер.
На этом пайке мальчик продержался первые месяцы блокады. Дальше пришлось придумывать, как доставать еду.
Человек на лестнице
Севе исполнилось 11 лет, когда началась война. Четыре года он прожил в осажденном городе практически один. Родителей видел редко. Отец и мать были медиками. Мобилизованные сразу после начала войны, они круглые сутки работали в ленинградских госпиталях.
Одной из соседок мама Севы при случае продавала все, что было возможно. Взамен женщина иногда кормила мальчика супом.
Тарелку горячего Сева обычно уносил в свою квартиру. Однажды он, как всегда, медленно спускался в кромешной темноте. И вдруг услышал: на одном из этажей выше распахнулась дверь. В блокадном городе их не закрывали на ключ, чтобы санитарные команды, которые обходили дома, находили обессилевших ленинградцев.
«За мной из той квартиры пошел человек. Хрипит, а я стараюсь идти быстрее… Но никак не получается. Он меня вот-вот догонит. Спустился я до своей квартиры и думаю: «Все, он меня убьет!». Прижался к стенке, а он остановился напротив меня и дышит так тяжело…» – вспоминает Вячеслав Михайлович.
Сосед спросил:
– Что это? Суп?
– Суп, – дрожа, отозвался мальчик.
В этот момент кто-то зашумел на лестничной площадке. Сева отскочил от незнакомца и что есть силы закричал.
– Замолчи! – рыкнул сосед и кинулся на свой этаж. А Сева побежал в свою квартиру. В ту ночь, помнил он, должна была прийти со смены мама. Несколько часов мальчик дрожал в коридоре у закрытой двери. Представлял, как тот человек нападет на нее. От усталости заснул прямо на полу.
…Мама разбудила Севу и так не поняла, почему он заплакал.
Мамин полушубок
Мама Севы служила в госпитале на Бородинской улице – в центре города. В январе 1943-го он бросился к ней на работу, бежал несколько кварталов. Ему показалось, что немцы вот-вот войдут в Ленинград.
«Тогда радио вдруг на несколько дней замолчало, красное зарево поднялось над городом. Грохот, гул, снаряды рвутся. Не помню, как я добежал до матери. На улице была кромешная темнота, а снег чистый-чистый», – говорит Всеволод Михайлович.
Во дворе госпиталя сидели фронтовики. Курили. Показали Севе дверь, откуда вышла его бледная мама.
«Была она вся обтянутая кожей, как сейчас помню. И протягивает мне баночку, в которой скопила за несколько дней еду. И мне говорит: «Иди домой, наши блокаду прорвали!». И она ушла. Вообще никаких разговоров, ничего. Совершенно молча. Я ушел, но уже другое настроение было», – говорит художник.
Вечером об этом сообщили и по радио. Мальчик всегда слушал его в холодной квартире.
Мамин армейский полушубок спустя много лет Всеволод Михайлович перешил. Надевал его в экспедиции.
Нет случайных лиц
Чукотка, Якутия, Аляска. В путешествия он начал ездить почти сразу после окончания института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина. Подружился с геологами, но иногда отправлялся и один навстречу приключениям.
«В одной из первых экспедиций я ночевал в семье сибиряка. Человек это был крепкий, здоровый. Когда впервые меня увидел, потребовал документы», – вспоминает Всеволод Михайлович.
Колоритный хозяин тогда пришел в недоумение:
– Так фамилия у тебя какая? Петров или Маслаков?
– И та, и другая, – ответил художник. – Двойная.
– Зачем двойная? Это подозрительно!
Десятки лет он писал водопады, диких животных, лица друзей-геологов. Его полотна сегодня экспонируются не только в России, но и в музеях Великобритании, Китая, Республики Корея, США и Японии. Он и себя «спрятал» кое-где на картинах.
«Среди геологов стоит человек с бородой. Он как бы заслоняет себя от света свечи. Это я! Светом изобразил яркие воспоминания. Такие они прекрасные, что даже мучают меня иногда», – объясняет Всеволод Михайлович.
Первая его публикация была еще в 1943-м. В газете напечатали рисунок на военную тему. К ней Всеволод Михайлович не возвращался почти 80 лет. Но теперь вдруг написал новый цикл картин о блокаде.
«В работах молодых мастеров видел много фальши, – объясняет Петров-Маслаков. – Например, они показывают, как чуть ли не десятилетние дети тушат «зажигалки» (*зажигательные бомбы – прим. ред.). Это мне не нравится, так не было».
На его полотнах нет «собирательных образов». Всегда – кто-то знакомый. Например, бабушка Даша, которая не пережила блокаду.
Художник написал ее в символическом обрамлении: справа – полуразрушенный жилой дом, слева – икона с зажженной лампадой.
Во время блокады именно бабушка Даша отдавала последний кусок хлеба внучке – которая выросла и стала женой Всеволода Михайловича. Теперь бабушку Дашу почитают в семье как святую.