«Нашествие» Леонова в Театре им. Моссовета: «Все мы немного Талановы»
«Над страной весенний ветер веет» — и вместе с ним возвращается память
18 мая, в год 80-летия Великой Победы, Театр имени Моссовета вновь поднимает занавес над пьесой, в которой ощущается рокот самой войны — «Нашествие» Леонида Леонова. Эта история была написана в 1941 году и впервые прозвучала со сцены в 1943 году, когда артистов эвакуировали в Алма-Ату, и режиссер Юрий Завадский ставил спектакль почти на коленке — среди чемоданов, сквозняков и непотушенного страха. Сегодня постановка возвращается в новом свете — с режиссером Владимиром Кузнецовым, с новым взглядом, но с тем же неутихающим вопросом: что делает нас людьми в дни, когда все вокруг рушится? Почему «Нашествие» — это не только про тогда, но и про сейчас? И где искать свет, если кругом темно?
Ответы — в диалогах с теми, кто возрождает пьесу для нового времени.
Возвращение к Леонову
Режиссер-постановщик Владимир Кузнецов:
Для меня самого пьеса стала настоящим открытием. Мы практически утратили Леонова как автора. Его имя редко встретишь в афишах — и в Москве, и в Петербурге, не говоря уже о провинции. А ведь это был гигант — писатель, которого Горький называл своим преемником. С ним встречался сам Сталин. В 1930-е годы Леонов был на пике — его переводили, его читала вся страна.
Сегодня он забыт, отчасти — из-за сложности его языка.
Его проза — как дебри, как болото, сквозь которое нужно пробираться. Чтобы поставить «Нашествие», нам пришлось очищать текст, упрощать, адаптировать — но при этом не потерять суть. Для меня, человека, давно работающего в театре, это стало счастьем: открыть для себя нового автора — живого, настоящего.
О чем спектакль сегодня?
Мы решили сразу: не ставим пьесу о войне — ставим пьесу о семье. О Родине, которую герои обретают не через государственные символы, а через плечо близкого человека, через объятие, через то, как мы держимся друг за друга. Это история о любви. Не только между мужчиной и женщиной, а — прежде всего — о любви как внутренней силе.
Люди шли на фронт не только за лозунги, не за Сталина. Они сражались за своих — за мать, за отца, за детей. Именно это превращало войну в священное дело. Мы искали в «Нашествии» эту святость.
«Нашествие» — не только про вторжение
Я человек верующий, читаю Псалтирь. И там встретил слово «нашествие» в совсем ином значении — как «сошествие», проявление Святого Духа. Так родилась ключевая для меня мизансцена спектакля: возвращение сына. Его реабилитация, возвращение в семью — как воскресение. Это становится почти христианским символом. Как Христос, которого сначала отвергли, но через чудо воскресения обрели.
Федор, враг народа — герой пьесы
Леонов задумывал героя, сидящего в тюрьме по статье «враг народа». Но в годы репрессий это было невозможно — пришлось изменить детали, смягчить обстоятельства.
Все равно осталась правда. Леонов и в других пьесах — как, например, в «Метели» — исследовал трагедию 1937 года. И война у него начинается не в 1941-м, а задолго до: с внутренних конфликтов, с предательства и страха.
Красное знамя — как символ причастия
«Вопрос о красном знамени — это серьезный вопрос. Для Талановых оно — не просто политический символ. В православии красное — это цвет Причастия, Крови Христовой. Это священное знамя. С ним русский народ победил фашизм. Не стоит пытаться пересматривать его смысл. В спектакле это знамя остается символом жертвы и победы.
Оккупация, выбор и предательство
Один из важнейших вопросов спектакля — моральный выбор. Что делает человек, оказавшись в оккупации? Кто-то уходит в партизаны. Кто-то остается. Кто-то, как Кокорышкин, быстро переобувается — и уже рисует крест на груди, чтобы идти под фашистские знамена. Сколько таких оборотней было.
Мы изучали эти судьбы, читали Адамовича. Люди выживали как могли, а потом всю жизнь несли на себе тяжесть выбора. Театр — это место, где исследуют человека в экстремальной ситуации. А что может быть экстремальнее войны?
Фаюнин — предатель или жертва?
Я не могу однозначно ответить. Да, он предал. Но он — заблудший. Мы вспоминали Ивана Шмелева — великого писателя, который после гибели сына сначала поддержал нацистов. Потом осознал ошибку и мучился. Это страшная судьба. Так и Фаюнин. Он запутался, выбрал не ту сторону. Но он страдает. Без покаяния он не может быть спасен. Как Иуда.
Вы переживаете за Фаюнина?
— Конечно.
Сложность морального выбора?
«Это очень сложный вопрос. И поэтому в какой-то момент – мне и Фаюнина жалко, но в тот момент, когда события сталкивают человека с принятием решения, проблемой выбора – и в этот момент проблемы выбора – ты либо останешься человеком, либо ты станешь предателем.
И так происходит, что Фаюнин делает выбор не в ту сторону. У него там есть монологи, когда он понимает, что он запутался, — а все уже. Иуда, предавший, не может не повеситься. Без покаяния он не спасется, а он покаяться уже не может. Но его можно понять!
Личности, трагедии и история
— Сколько таких было Фаюниных или Кокорышкиных – когда приходили в Смоленск или в белорусские города, например. Если сейчас приехать в Беларусь — редко можно встретить строение довоенное – все было разрушено, выжженная земля, ничего не осталось! Как города стирались с лица земли – так и судьбы людей стирались. Их всех жалко! Но это наша история.
Леонов и его страхи
— И Фаюнина очень хорошо знал Леонов – потому что он сам был из купеческой семьи, у него деды были лавочниками, они жили в Зарядье все, все москвичи – и у него тоже что-то отняли в свое время. Он был и за белых, он был и за красных. И он очень боялся, что если вскроют его архангельскую историю, когда он был в кадетском корпусе №632, то эта история под удар поставит всю семью.
Время, в котором нельзя было ничего изменить
— А есть, например, обстоятельство, когда ему (Леонову) вручали Сталинскую премию – это еще война была – а брата его жены Сабашниковой посадили в тюрьму как врага народа…
И он ничего не мог сделать – это было сложное время!
«Семейный портрет на фоне войны»
— Именно так мы определили жанр спектакля. И хотя пьеса о Великой Отечественной, Леонов все равно пишет о Гражданской. У него это сквозит во всем. Фаюнин — предприниматель, лишившийся фирмы после революции. Это тянется с 1917 года — из другой войны, из другой боли, но тоже нашей.
О любви вместо политики
— До сих пор продолжают говорить о политике, сидя на кухне – и чтобы не рассориться – давайте лучше говорить о любви. И вот ценность любви – в этом эквиваленте – была важнее с точки зрения того, чтобы это делать идеей, вершиной спектакля – ну по крайней мере хотелось к этому пробиться.
Возрождение литературы и фигура Леонова
— Мне кажется, сейчас появятся авторы – как в тот период лейтенантской прозы, который возник – куда входят и Некрасов, и Астафьев, и Распутин, и многие другие замечательные писатели. И Леонов в том числе.
Леонов вообще фигура колоссальная, сложная, многоярусная – он 95 лет прожил. Он жил при царе, при всех генсеках – и умер уже в 90-е годы. Это великая личность, которую изучать и изучать – и, конечно, не зная его жизни, нельзя говорить ни об одном из его произведений.
Александр Бобровский, заслуженный артист РФ, актер Театра Моссовета, исполнитель роли доктора Ивана Таланова:
— Можно, прежде чем вы начнёте задавать вопросы, я выражу слова восхищения – этой работой, этим режиссёром. Такого решения этой темы я не ожидал. Получил истинное удовольствие.
Иван таланов. О главном акценте роли: семья
— Мы долго думали и советовались – все-таки, я думаю, что самое главное – это семья. Не конкретно сын, а именно семья. Ценно для Таланова было сохранить именно семью. Даже потеряв сына, у него остается слабая надежда, что все-таки семья сохранится: что останется дочь, которая пойдет по его стопам – или не по его – но она останется в этой семье, в Талановской.
Погружение в военные реалии через современность
— У меня не было совершенно никаких трудностей в этом плане – потому что у нас сейчас ситуация ничуть не лучше. Она немного отдалена от нас, от Москвы – и получается, здесь все в порядке, а там люди погибают. Мне это очень близко, я это очень сильно чувствую.
О попытке попасть на фронт и любви к Родине
— На фронт?
— Да. Так что проблем не было. Я очень живо все это переживаю. Я очень люблю свою Родину. Я не знаю, можно ли это назвать патриотизмом – а может, это просто любовь. Любовь к Родине.
Алексей Трофимов, актер Театра Моссовета, исполнитель роли Федора Таланова:
Федор Таланов. Тайна судьбы персонажа: за что же он сидит?
— Самая большая проблема у нас была разобраться в обстоятельствах, предлагаемых автором. В этой пьесе они немного скрыты. Я лично знаю о двух редакциях, и ни в одной из них нет прямого ответа на вопрос, за что сидит мой персонаж. Есть лишь намеки — то в одну сторону, то в другую. Но четкого объяснения нет.
Сначала мы пытались придумать внутреннюю мотивацию, чтобы нам самим было легче. В результате пришли к выводу: если автор не дает точного ответа, значит и мы должны оставить этот момент загадкой. Пусть и для зрителя этот вопрос остается открытым.
Поиск выразительности: эмоциональный рисунок роли
— На сегодняшний день мы только начали путь к пониманию. Форма спектакля настолько сложная, что огромное количество времени ушло на поиски эмоционального рисунка — как именно должен себя проявлять персонаж.
Буквально вчера или позавчера мы начали «пристреливаться» к этой части. Для себя я определил: самое важное для Федора — это мнение отца. Помимо всей семьи, именно отец — фигура, мнение которой для него критически важно.
Чувство вины и самоизоляция героя
— По какой-то глупости он оказался в тех местах, где оказался. И главная мысль, которая поселилась в нем: он предал отца — в его идеалах. Эта мысль в нем укоренилась, он ее взрастил, раскультивировал. Поэтому и не написал ни одного письма — он сам себя похоронил для семьи.
Почему семья его не принимает?
— Мы много говорили об этом. Почему семья его не принимает? Мы искали, пытались найти оправдание, понять мотивы. До конца точного ответа у меня пока нет. Я думаю, в процессе общих прогонов мы будем потихоньку приближаться к этой истине. Пока еще немного «плаваем».
Возвращение домой — было ли оно возможным?
— Я размышлял: а если бы не было войны — вернулся бы он домой?
Мне кажется, у него была мысль остаться в другом городе, начать новую жизнь. Но обстоятельства сложились иначе. Поэтому он три дня ходит мимо и не заходит в дом. Не может найти слов, все происходит как-то ломано, исковеркано. И мне кажется, весь внутренний конфликт героя сейчас — именно об этом.
Предвкушение и радость работы
— Дальше у персонажа начинается тернистый путь. Все могло бы быть по-другому, но есть как есть.
Я получил огромное удовольствие от этой работы. Мне искренне нравится форма спектакля — этот сложносочиненный механизм. Уже на первых прогонах стало понятно: даже без глубокого включения, когда просто выполняешь режиссерский рисунок — это уже работает, уже интересно и зримо.
А когда все это «обрастет мясом», станет плотнее, насыщеннее — будет просто замечательно.
На сцене я испытываю удовольствие. И на репетициях тоже. Какое место этот спектакль займет в моей жизни — пока сложно сказать.
Но предвкушение — хорошее.
Спектакль, о котором говорят его создатели и исполнители, — это не просто художественное высказывание, это диалог с прошлым, настоящим и, возможно, будущим. Через судьбы героев, их внутренние конфликты, муки выбора и крик совести проглядывает нечто большее — попытка осмыслить, что значит быть человеком в эпоху слома, предательства, страха и любви.
Актеры Театра Моссовета не просто играют — они проживают, исследуют, сомневаются и надеются вместе со зрителем. Их размышления — искренние, порой острые, часто без окончательных ответов — как и сама жизнь. Мы слышим, как важна семья, как велика боль утраты, как трудно нести на себе груз несказанных слов и непрощенных ошибок. И как даже в условиях тьмы — остается место свету, любви, внутренней правде.
Эта работа — акт мужества. Для каждого — в своей мере. Для режиссера, решившегося на честный разговор. Для актеров, впустивших в себя неочевидных, сломанных, живых персонажей. Для зрителя — который готов слышать и чувствовать.
В итоге спектакль становится не ответом, а вопросом. И, может быть, именно в этом его сила.