Вспоминая Алексея Леонова: Первое, что увидел в космосе — Черное море, а потом услышал тишину

18 марта во всем мире отмечается историческая дата – первый выход человека в открытый космос, совершенный советским космонавтом Алексеем Леоновым. Космонавт, дважды Герой Советского Союза, человек, навсегда вписавший свое имя в историю покорения Вселенной, в 2016 году стал героем программы «Евразия. Дословно». Подготовка, тренировки, испытания и, конечно, захватывающие дух происшествия во время полета – Алексей Леонов поделился уникальными воспоминаниями. Что сподвигло его стать космонавтом, какие качества ценились в космонавтах экипажа «Восход-2», стали ли требования к современным покорителям космоса более жесткими и о чем думал летчик-истребитель, рекомендованный самим Королевым в экипаж «Восход-2», шагнув в космическую бездну. Ответы на эти и другие вопросы Алексей Архипович дал корреспонденту телеканала «МИР 24».

Как вы стали космонавтом?

В 1957 году, 4 октября, был запущен первый спутник. А мы — летчики, лейтенанты, находясь еще в стенах своего училища, ждали назначения на работу. В том же году было решение о наборе космонавтов. Королев сказал, что первыми командирами космических кораблей должны стать военные летчики-истребители. Это многофункциональный специалист — радист, инженер, штурман, стрелок и второй пилот.  Он привык к перегрузкам и экстремальной скорости. К отбору пропустили 3 000 человек в возрасте до 30 лет, летающих на последней авиационной технике. Такие были требования. Строгий отбор прошло только 20 человек. Их использовали как только могли, но они вывезли все испытания.

  

Какие качества требовались от космонавтов для включения их в состав экипажа «Восход-2»?

Выносливость. Для меня ничего не стоило пробежать 10-15 километров. Я делал это в неделю 3-4 раза, а по 5 километров бегал практически каждый день. Умение переносить разреженное пространство. У каждого человека свои особенности. Мы сидели в барокамере на высоте в 5 километров. Со мной все было хорошо, а у товарища рядом произошла декомпрессионная болезнь. У него раздулись руки, плечи, голова. Поэтому тренировки на высоте 60 километров — страшно опасно. 

А сейчас какие требования к космонавтам? Они сильно отличаются от тех, что были в ваше время?

Сейчас все космонавты профессионально занимаются английским языком, потому что последние 20 лет идет работа на орбитальной станции с различными странами. Мы там летаем командирами, бортинженерами и должны быть подготовлены.

Правда, что одним из факторов того, что вас включили в экипаж «Союз-Аполлон» было то, что вы хорошо знали английский язык?

Это неправда, я вообще его не знал. Я ребенок войны, у нас хаотично изучали то французский, то английский языки. Я прекрасно знал корабль «Союз» и многие станции. Американский корабль я тоже выучил легко, а вот с языком была проблема. Но для полета мне пришлось выучить английский язык за два года.

Алексей Архипович, а почему именно вам доверили выход в открытый космос?

У нас было сформировано мнение технического аппарата, ведущих специалистов, в том числе Сергея Павловича Королева. Он сказал обо мне хорошие слова: «Я считаю, что Алексей Леонов хороший летчик, хорошо учится, хорошо работает, прекрасно физически подготовлен, художник. В общем, ему надо доверять. Я так считаю». Он и о Гагарине замечательные слова сказал.

  

Когда вы вышли в открытый космос, что увидели и почувствовали?

Первое, что увидел в космосе — Черное море с запада на восток. Крым наш. Вот какая картинка. Болгария, Румыния, Италия. Поднял голову, а там Балтийское море, звезды не мигающие. Было видно, как весна наступала с юга на север. Я выпалил, что Земля круглая, но сам этого уже не помню. Тихо. Было так тихо. Я слышал свое натруженное дыхание и как стучит мое сердце. И вдруг, в этой тишине, раздалось: «Внимание! Внимание! Человек вышел в открытое космическое пространство и находится в свободном плавании». Это был голос Левитана. У меня первая мысль: «Кто это?». Я забыл, потому что постоянно думал, что должен делать. На восьмой минуте я почувствовал проблему — фаланги пальцев вышли из перчаток. Я сразу подумал, что буду делать в таких перчатках при возвращении через четыре минуты. Мне надо собрать фал. Света уже не будет, мы через пять минут входим в тень, а жизни осталось на 30 минут.  Я должен уложиться в это. Паша Беляев меня контролировал. У него был контрольный электронный индикатор, на котором постоянно бежал мой пульс, дыхание и энцефалограмма. Он понимал, когда у меня случался мозговой сбой и постоянно говорит: «Леша, не торопись! Леша, не торопись! Начинай вход, у нас мало времени». Такое было общение. Здесь я совершил страшное нарушение — принял решение сбросить давление из скафандра в два раза. И мне стало легче. Все стало на места.

В полете у вас было как минимум две нештатные ситуации. Расскажите об этих ситуациях.

Авария началась с того, что при отстреле шлюза корабль закрутило. Он вращался со скоростью 20 градусов в секунду. В корабле три иллюминатора. Яркое солнце — это самый мощный оптико-кинетический раздражитель вестибулярного аппарата через оптику. Мы сутки летали так. Потом неожиданно начал расти кислород. При парциальном давлении кислорода в 340 мм появляется гремучий газ. Так наш товарищ сгорел в барокамере. А у нас уже 350, 400, 430. В любой момент мог произойти взрыв от любой искры. В чем дело? Мы сбросили давление, температуру, влажность — все равно растет. И тут наступило кислородное опьянение, когда человек в полусонном состоянии. Я случайно вентиляционным клапаном включил тумблер поддавливания давления. Это на случай разгерметизации баллоны со сжатым воздухом. В корабль начала поступать воздух. Мы очнулись от того, что клапан сработал при 1120 мм. Такое давление было.

Какое ваше самое яркое воспоминание об этой миссии?

Я часто спрашивал Юрия Гагарина и ребят о том, как выглядит атмосфера. Они мне рассказывали. А оказалось, совсем не то. Потом, когда я вернулся и сделал ее по замерам, картинка оказалась совершенно другой, чем они мне рассказывали. Они на меня набросились с возмущением. А академик Лазарев посмотрел и сказал: «Ребят, вы летали на высоте в два раза ниже, чем Леонов и Беляев, поэтому угловые величины совершенно другие».

Теперь о миссии «Аполлон». Баллистики так рассчитали полет, чтобы рукопожатие в космосе состоялось над Москвой. А как так получилось, что оно случилось над Эльбой?

До сих пор не могу сказать. Я следил по времени, у меня был график. И вдруг, когда мы пролетаем над Москвой, мне говорят: «Открывайте люки, делайте рукопожатие!». А мы сидим за столом, обедаем. Где произошло изменение? Я не знаю. Но интересно, что в 45-м году на Эльбе встретились наши отцы, а в 75-м, спустя 30 лет, над Эльбой встретились дети. Символ великий. Никто меня не ругал.