Мнение: Концлагерь — это машина уничтожения, построенная людьми, переставшими ими быть

11 апреля — Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Это событие стало одной из важнейших миссий советских солдат в годы Великой Отечественной войны. По разным оценкам, они освободили пленников на сорока «фабриках смерти», как на оккупированных территориях, так и в самой Германии. О том, как это было, ведущий программы «Мир. Мнение» Алексей Мельников узнал у кандидата исторических наук, исполняющего обязанности ректора Государственного академического университета гуманитарных наук Николая Промыслова. 

Первый концлагерь, который освободила Красная армия, это Майданек в Польше. Это произошло 23 июля 1944 года. Что тогда увидели советские солдаты?

— До этого солдаты встречались с пересыльными лагерями — там тоже был свой ужас. Но Майданек стал первой «фабрикой смерти», которая оказалась в руках Красной армии. Солдаты увидели ужасающую систему уничтожения людей: бараки, крематории, газовые камеры. Все работало как конвейер по истреблению всех, кто туда попадал. Это была настоящая машина смерти, машина утилизации.

Причем продуманная, выстроенная. Хотя Майданек — не самый крупный лагерь. Красная армия вошла туда 23 июля, а немцы покинули лагерь 22-го. Они даже не успели уничтожить архивы или скрыть следы — все осталось почти нетронутым.

 

— Да. Поскольку операция «Багратион», частью которой была Люблинско-Брестская операция, развивалась стремительно, немцы не успели эвакуировать лагерь или уничтожить улики. Хотя уже в 1943 году начали закрывать некоторые лагеря смерти, стараясь скрыть следы. Но в случае с Майданеком сделать этого не успели — наступление Красной армии шло слишком быстро.

Значит, нацисты уже тогда понимали: дело идет к поражению? Они начали «заметать следы»?

— Да, примерно к осени 1943 года у них появилась тревога. Они поняли, что их поражение не исключено. Начали готовиться: пытались представить себя в более приемлемом свете, по крайней мере скрыть следы самых страшных преступлений. Лагерей уничтожения стало меньше. Но в Майданеке не успели: он продолжал работать. То же самое было и в Освенциме — там тоже пытались что-то скрыть, жгли бараки буквально за несколько дней до прихода советских войск.

Освенцим — это же был огромный лагерь.

— И его постоянно достраивали, перестраивали. Машина уничтожения совершенствовалась: из одних газовых камер делали бомбоубежища, строили новые крематории. За несколько дней до прихода Красной армии немцы подожгли бараки, в которых хранились вещи, награбленные у убитых заключенных.

По воспоминаниям очевидцев, даже те, кто видел многое на фронте, были потрясены, когда попали в Освенцим. У некоторых случались нервные срывы.

— Безусловно. Это такие ужасы, к которым невозможно быть готовым. Рвы с телами, недожженные останки в печах, заключенные — едва живые, на грани смерти. Невозможно было понять сразу, жив ли человек. Это действительно страшно. Нужно помнить, что сама по себе война — колоссальный стресс. Солдаты Красной армии и так были на пределе, а тут такой ужас.

Вернемся немного назад по хронологии — к лагерю Треблинка. Он был вторым после Майданека, куда пришла Красная армия. Там сразу была создана комиссия для расследования. Такие комиссии потом создавались при каждом лагере. Как вообще проходили эти расследования?

— Треблинка — один из тех лагерей, которые закрыли уже в 1943 году и попытались замаскировать следы: разобрали постройки, сняли проволоку, даже засеяли территорию люпинами. Вот такая шифровка. То есть, в отличие от Майданека, где все было видно, в Треблинке приходилось искать и устанавливать факты. Следствием занималась Чрезвычайная государственная комиссия по расследованию преступлений нацистов. Она была создана еще 2 ноября 1942 года и работала по всей территории Советского Союза, а затем — и за его пределами. В составе комиссии были врачи, следователи, историки, биологи.

Там, кажется, даже судмедэкспертов привлекали?

— Конечно. Судмедэксперты устанавливали причины смерти, ведь тогда еще не было полной информации о газовых камерах. Было множество останков, но не было понятно, как умерли люди. Нужно было выяснить, что использовали — Циклон Б, угарный газ, выхлопы от двигателей. Все это надо было где-то найти, в документах или через свидетельства. Опросы местных жителей тоже были важны — они что-то знали, слышали.

Хочу задать вопрос про Равенсбрюк — самый крупный женский лагерь в Германии. С ним связана история, что колонну заключенных немцы пытались увести с собой, и ее пришлось догонять.

— В последних днях войны немцы пытались уничтожить всех, кого могли, или угнать трудоспособных вглубь Германии, чтобы те еще успели поработать на благо Третьего рейха.
Советские войска наступали стремительно, имели преимущество в скорости. Поэтому им удавалось догонять колонны, освобождать заключенных буквально в последние часы и минуты.

  

Там ведь заключенные рассказали о колонне, которую угнали. Красноармейцы сразу бросились в погоню. Они смогли догнать и освободить около 20 тысяч женщин.

— Такие данные есть. История героическая и одновременно трагическая.

Еще одно знакомое название — Собибор. Сейчас о нем знают многие благодаря фильму. Его Красная армия не штурмовала — немцы сами разрушили лагерь?

— Да. Это тоже 1943 год, когда начали сворачивать лагеря смерти. В Собиборе было крупное восстание, об этом снят фильм. Опасались повторения, поэтому лагерь уничтожили. Хотя восстания были не только там, и в Освенциме были, и побеги случались, в том числе успешные.

Все эти ужасы концлагерей были осуждены как преступления против человечности на Нюрнбергском процессе. Прошло уже 80 лет. Некоторые говорят: «Ну было и было, зачем об этом вспоминать?». Но ведь забывать нельзя.

— Такие вещи забывать недопустимо. Недаром у нас есть два памятных дня: 27 января — день освобождения Освенцима и 11 апреля — Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Таких дат, возможно, должно быть больше. Ведь лагеря — это не только уничтожение других людей, но и обесчеловечивание самих палачей. Люди, работавшие там, сами переставали быть людьми. Именно об этом мы обязаны говорить — себе и будущим поколениям.

Потому что народ, забывший свою историю, обречен на ее повторение.